Лети отсюда, белый мотылек

Z. K.

Лети отсюда, белый мотылек.
Я жизнь тебе оставил. Это почесть
и знак того, что путь твой недалёк.
Лети быстрей. О ветре позабочусь.
Ещё я сам дохну тебе вослед.
Несись быстрей над голыми садами.

Вперед, родной. Последний мой совет:
Будь осторожен там, над проводами.
Что ж, я тебе препоручил не весть,
а некую настойчивую грёзу;
должно быть, ты одно из тех существ,
мелькавших на полях метемпсихоза.
Смотри ж, не попади под колесо
и птиц минуй движением обманным.
И нарисуй пред ней моё лицо
в пустом кафе. И в воздухе туманном.

1960

Мой голос, торопливый и неясный...

...Мой голос, торопливый и неясный,
тебя встревожит горечью напрасной,
и над моей ухмылкою усталой
ты склонишься с печалью запоздалой,
и, может быть, забыв про всё на свете,
в иной стране – прости! – в ином столетьи
ты имя вдруг моё шепнешь беззлобно,
и я в могиле торопливо вздрогну.

23 января 1962

Тебе, когда мой голос отзвучит...

М. Б.

Тебе, когда мой голос отзвучит
настолько, что ни отклика, ни эха,
а в памяти – улыбку заключит
затянутая воздухом прореха,
и жизнь моя за скобки век, бровей
навеки отодвинется, пространство
зрачку расчистив так, что он, ей-ей,
уже простит (не верность, а упрямство),

– случайный, сонный взгляд на циферблат
напомнит нечто, тикавшее в лад
невесть чему, сбивавшее тебя
с привычных мыслей, с хитрости, с печали,
куда-то торопясь и торопя
настолько, что порой ночами
хотелось вдруг его остановить
и тут же – переполненное кровью,
спешившее, по-твоему, любить,
сравнить – его любовь с твоей любовью.

И выдаст вдруг тогда дрожанье век,
что было не с чем сверить этот бег, -
как твой брегет – а вдруг и он не прочь
спешить? И вот он в полночь брякнет...
Но темнота тебе в окошко звякнет
и подтвердит, что это вправду ночь.

29 октября 1964

Этой силы прошу в небе твоём пресветлом

Этой силы прошу в небе твоём пресветлом.

Небу нету конца. Но и любви конца нет.

Пусть всё то, что тогда было таким несметным:

ложь её и любовь — пусть всё бессмертным станет!

Ибо её душа — только мой крик утихнет —

тело оставит вмиг — песня звучит все глуше.

Пусть же за смертью плоть душу свою настигнет:

я обессмерчу плоть — ты обессмертил душу!

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря...

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но неважно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить, уже не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях;
я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих;
поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне,
в городке, занесённом снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне -
как не сказано ниже по крайней мере -
я взбиваю подушку мычащим «ты»
за морями, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты,
как безумное зеркало повторяя.

Я был только тем, чего...

М. Б.

Я был только тем, чего
ты касалась ладонью,
над чем в глухую, воронью
ночь склоняла чело.

Я был лишь тем, что ты
там, снизу, различала:
смутный облик сначала,
много позже – черты.

Это ты, горяча,
ошую, одесную
раковину ушную
мне творила, шепча.

Это ты, теребя
штору, в сырую полость
рта вложила мне голос,
окликавший тебя.

Я был попросту слеп.
Ты, возникая, прячась,
даровала мне зрячесть.
Так оставляют след.

Так творятся миры.
Так, сотворив их, часто
оставляют вращаться,
расточая дары.

Так, бросаем то в жар,
то в холод, то в свет, то в темень,
в мирозданьи потерян,
кружится шар.

Летняя музыка
1. Ария кошек
Наши щёчки волосаты.
Наши спинки полосаты,
словно нотные листы.
Лапки — чудо красот!

Красоты мы необычной,
выгнут хвост, как ключ скрипичный.
Мы в пыли его влачим
и в молчании — звучим.

Питерскому коту Самсону посвящено стихотворение: «Самсон, домашний кот».

Самсон, домашний кот

Кот Самсон прописан в центре,
В переулке возле церкви,
И пока мы в классе пишем,
Он слоняется по крышам
Как звезда по небосводу,
А в ненастную погоду,